Все страдания и страсти гражданской войны улеглись. Шел 1921 год. В деревню пришло спокойствие, тучно росли хлеба. Приятно пахло на лугах свежескошенной травой лабазником, чай с ним заваришь, как с мёдом напьёшься! Заваривали чай также с травой мятой. Пахнет свежим сеном, смётанным в стога, особенно утром и вечером. Такой запах, что не ушёл бы с поля.
Закончили сенокос неплохо, погода не мешала. Хлеба поспевают, уже в метр высотой поднялись.
Только тужит Артемий Кустов:
– Недорого возьмёшь за нынешний хлебушек!
А папелиха заливалась, до 10 раз крякала за один приступ.
– Ты послушай, Карп Семёнович, – говорил Вася-Гора соседу, – папелиха то сулит нонче хороший урожай, больше десяти раз крякает.
– Так тут, Василий Ефимович, и без неё видно, что урожай небывалый будет.
Но мужики опрометились, урожай считают тогда, когда в сусеки засыпешь.
В самое цветение хлебов пал сильный иней, заморозок, кругом побелело, как будто снег выпал. На второе утро снова такой же иней, да три утренника таких стукнуло. Кругом всё повяло: картошка, овощи и буквально все зерновые. А солома вымахала, редкий год такое увидишь.
Зерна не было, только шелуха маячила, а кто и вовсе не трогал свой хлебушко. Начали подбирать подсолнечные стебли, рассчитывая измолоть в ступе на муку. Те, которые были с запасом старого хлеба, богатели, выменивая, кому что надо: кто лошадок прикупил, а кто молотилки приобрёл за дешёвку.
А кто и одежду последнюю закладывал, зиму бились, кто, как мог: шла в ход лебеда, липовые опилки. После таких хлебов, лепёшек в туалет боялись ходить, страшный запор случался.
Весной, которые победнее, многосемейные кланялись в ноги, просили взаймы хлебушка. Это уж как пить дать, кто в займы, кто под работу.
Дожили до весны, пошла трава, в первую очередь, выросли пиканы – съедобная трава, так её называют, у неё ещё позднее пучки вырастают. Сытно не сытно, пузо набил и то, слава Богу! Потом ягоды земляника, грибы пошли. Тут уж совсем хорошо, в реках рыбку ловили, уха с приварком. Глядишь, и лепёшку из липы проглотить полегче, а ребятишкам ягода дороже всего, растолкут землянику со сметаной и макают наши шалопуты. Не по одному разу в день то сбегают за ягодами. Сами себя накормят, да и взрослых угостят.
Хуже было у татар в соседней деревне Васькино. Семьи большие, а закон у них был: жёны не работали, работал на всю семью один глава. Который ещё двух жён имел, надо их прокормить. Там уже, действительно, было тяжело. Большая смертность была, многие в дороге помирали. Пойдёт в другую деревню за поиском работы и домой не вертается, а где уж сгинет, и родные не каждый узнает.
Когда поспели хлеба, а поспели они рано, и год выпал очень урожайный. С одного фунта ячменя намолачивали пуд зерна, т.е. с 400 грамм семян получали 16 килограмм зерна. Засеять всю пахотную площадь не смогли, не было семян. На этих полосках выросла падалица, т.е. прошлых лет проросли зёрна. Снимали урожай, как с посевной площади.
Двадцать второй год дал урожай почти за два года, за 1921-22 годы. Немало померло людей от свежего урожая. Дождавшись свежего хлеба и без примеси испечённый хлеб, наевшись досыта в один раз, началось вздутие живота и конец, смертельный приступ. Те, кто остался в живых до последних дней своих вспоминали этот год. Год этот 1921-й вошёл в историю и должны знать его будущие поколения. Голод этот прошёл широко по всей России.
Валентин Волков, член Рязанского отделения Российского союза профессиональных литераторов.
Фото из архива автора. На снимке жители Соснового Бора
